Покажи мне, зеркало… (СИ) - Нури Ирада (книга регистрации .TXT) 📗
Я пыталась броситься маме на помощь, но не хватило сил, меня крепко удерживали на месте "псы" Зейнаб ханым слепо исполняющие приказы только своей хозяйки.
— Угомоните эту сумасшедшую, — велела она, отбиваясь от маминых ногтей, норовящих выцарапать ей глаза, что было не так-то легко. Тогда, воспользовавшись тем, что ее людям наконец удалось скрутить руки обезумевшей от горя женщины, Зейнаб, вытащив из-за пояса кинжал, к моему ужасу воткнула острый клинок в спину мамы и столкнула вниз со словами:
— Забирай его себе. Теперь, он кроме тебя никому не нужен.
Рвущийся из горла крик безжалостно подавила грубая рука, зажавшая мне рот. Почти теряя сознание от пережитого и от нехватки воздуха, я услышала, как Зейнаб резко приказала:
— Нужно уходить. Следуйте за мной.
Идти я уже не могла и тогда один из мучителей попросту закинул меня на плечо и побежал по длинным коридорам вслед за остальными. Мы остановились в том самом месте, где как утверждала моя служанка, она видела мать Джабира. Тогда я не слишком доверяла ее словам несмотря на то, что послушно обследовала каждую стену, теперь же, у меня появилась возможность самой в этом убедиться. Нажав на один из верхних кирпичей, Зейнаб привела в действие скрытый механизм в результате чего открылся небольшой проход, куда она и велела меня нести. Я была уже внутри, когда услышала запыхавшийся голос неизвестно откуда появившейся Марал:
— Госпожа. Позвольте мне остаться с госпожой, я нужна ей.
"Глупенькая, беги, спасайся пока можешь" — хотелось крикнуть мне, но язык не повиновался. Сил хватало лишь на то, чтобы удерживать сознание в бессильно повисшем теле.
— Ладно, пусть идет, — прошипела Зейнаб, раздраженная внезапной помехой, — поспешите.
Я почувствовала, как теплая рука Марал, ободряюще сжала мою ладонь, а затем проход закрылся, оставив нас в кромешной темноте.
Дальнейшее передвижение было затруднено тем, что приходилось двигаться наощупь поминутно, натыкаясь на каменные выступы и сломанные деревянные крепления. Тогда, когда стало казаться, что мучение будет длиться бесконечно, мы, наконец выбрались из потайного хода и очутились внутри какого-то помещения, в котором я едва глаза привыкли к свету, с ужасом признала Восточную башню.
Сырые, давно не отапливаемые и не беленые стены давно поросли разводами зеленой плесени и потеками от дождевой воды, просачивающейся сквозь огромные щели на высоком потолке. От затхлого пыльного воздуха, ударившего в ноздри неимоверно захотелось чихать, что я и сделала, оплевав того, кто меня нес, за что он, разозлившись, грубо сбросил меня прямо на земляной пол.
Детские страхи поднялись с новой силой, стоило мне вспомнить страшные истории в которых фигурировала эта, давно заброшенная и, как мне раньше думалось, замурованная часть дворцового комплекса, где в страшных мучениях на протяжении долгих лет умирали больные проказой, изолированные от внешнего мира каменными стенами.
Мгновенно вскочив на ноги и отчаянно борясь с головокружением, я бросилась к своей мучительнице и прежде, чем меня успели остановить, успела с размаху ударить ее по лицу:
— Убийца. Будьте прокляты ты и твой сын за то, что совершили. Пусть Аллах покарает вас за то, что вы сделали. Клянусь, я…
О, я с безграничным удовольствием разодрала бы ее ненавистное лицо в клочья, но к сожалению, не успела, ответный, более мощный удар повалил меня обратно на землю.
Оттолкнув бросившуюся было ко мне Марал в сторону, Зейнаб с перекошенным от ненависти лицом и брызжа слюной нависла надо мной:
— Твои родители заслужили смерть за все зло, что мне причинили. По-твоему, мне было легко жить все эти годы с осознанием того, что какая-то наложница напрочь заняла место законной жены рядом с моим любимым мужем? Что, ты знаешь о моих страданиях?
Мне трудно было судить о том, о чем не имела понятия, единственное, что я знала — это то, что ее нечеловеческая жестокость не поддавалась никаким оправданиям. Вот так хладнокровно учинить расправу над столькими людьми, могло только полностью потерявшее человеческий облик чудовище, не заслуживающее ни моего участия, ни жалости, поэтому чтобы показать свое отношение к ее словам, я демонстративно зажала уши ладонями и зажмурившись, отвернулась.
Вот так, словно навеки окаменевшая, я могла бы сидеть еще очень долго, если бы не мягкое прикосновение Марал к моей руке:
— Госпожа, они ушли, мы с вами здесь одни…
Одни? Так вот значит какую смерть выбрала для меня эта женщина? Решила заживо похоронить в проклятых стенах, откуда не выбирался живым еще ни один человек.
С трудом поднявшись опираясь на заботливо подставленную руку моей верной пейк, я, качаясь, подошла к наглухо забитому оконцу, пытаясь найти хоть какую-нибудь щель, через которую смогла бы хоть немного оглядеться, однако вид полос, оставленных чьими-то ногтями с пятнами засохшей и побуревшей от времени крови, заставил меня резко от прянуть и, подобно маленькой девочке искать спасения в руках стоявшей рядом Марал.
Спазмы, сдавившие горло, мешали глубоко вздохнуть, хотелось плакать, кричать, биться в истерике, но не было никаких сил. Смерть близких так и стояла перед глазами, заставляя меня все больше ощущать собственную ничтожность и бессилие. Вот оно, то пророчество из проклятого зеркала, в котором я видела разрушенный, залитый кровью дворец и мертвых птиц, устилающих собой мраморные плиты дворца. Теперь, все встало на свои места, и я смогла понять, кем были лев, и волк между которыми метался сокол, убивший своего отца… Лев — символ персидского государства, в то время, как османы всегда позиционировали себя с волками. Метания сокола-Джабира привели к тому, что он принял сторону наших злейших врагов, тем самым изменив всю многолетнюю политику государства. Волк остался один, в то время, как его оппоненты праздновали свою победу.
— Госпожа…
— Нет, Марал, отныне я тебе не госпожа… Сейчас, моя жизнь во стократ бессмысленнее и бесполезнее, чем у самой последней рабыни… Зови меня по имени, — и отметая разом все ее возражения, взяв за руку заставила посмотреть на себя, — прошу, не спорь, так будет гораздо лучше.
— Нет, госпожа, простите, но я никогда на это не осмелюсь. Вы навсегда останетесь для меня той, служить которой я готова до последнего вздоха. Ну, а кроме того, если верить обещаниям той ведьмы, перед тем, как она ушла, то очень скоро, она поможет вам сбежать отсюда, нужно лишь немного переждать, когда ваш брат немного успокоится и велит прекратить ваши поиски.
— Сбежать? И ты поверила ей? — вот уж от кого во век не ожидала бы подобной "доброты", как от Зейнаб-хатун.
— Поверила. Она сказала, что заинтересована в вашем побеге, так как ни в коем случае не желает, чтобы новый хан опорочил имя предков преступной связью с единокровной сестрой.
Гм… что ж, возможно на этот раз она говорила правду, а проверить ее слова не составит никакого труда, ведь выбора у меня все равно никакого нет. Нужно лишь покорно сидеть и ждать обещанных новостей.
Дни в заточении проходили за днями, а мы по-прежнему в бездействии ждали вестей о том, что молодой хан смирился с исчезновением сестры и дал приказ прекратить поиски. Дважды в день по утрам и вечерам к нам приходили посланцы от Зейнаб ханым, которые приносили еду и запасы воды, а также кратко сообщали о том, что происходит за стенами нашей тюрьмы.
Странно было это признавать, но Восточная башня действительно оказалась единственным местом, идеально подходившим для тех, кто не хотел, чтобы их нашли, и пока люди Джабира прочесывали пядь за пядью лес и горы, мы в относительном комфорте и тишине ожидали вестей от тех, кто обещал нам помощь.
Нет, это конечно не означает, что я слепо верила обещаниям коварной женщины, хладнокровно расправившейся с моими родителями и оставившей меня круглой сиротой, но разве был иной выбор?
Лежа на набитом соломой жестком тюфяке брошенным прямо на земляной пол, я проводила время в мечтах о том, что буду делать после того, как с помощью Всевышнего смогу покинуть ненавистные стены. Ну, разумеется, выход по сути у меня был только один — Стамбул. Если удастся незаметно пересечь границу, я попрошу Ибрагима-пашу в память о дружбе с моим покойным отцом и ради памяти Эрдема укрыть нас с Марал в своем доме, где мы сможем провести остаток своих дней вдали от одержимого брата с его безумной мамашей, гори они оба в аду.
